Неточные совпадения
Аммос Федорович. Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая и
больше политическая причина. Это значит вот что: Россия… да… хочет вести
войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены.
Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, [Бобелина — греческая партизанка, героиня той же
войны.] которой одна нога казалась
больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако
больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода,
войныИли подобной новизны?
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки — казаки, занесенные поляками в списки (реестры) регулярных войск.] считавших обязанностью являться во время
войны, можно было во всякое время, в случае
большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.] стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае
войны и общего движенья в восемь дней, не
больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах были набрать никакие рекрутские наборы.
В простенке, над небольшим комодом, висели довольно плохие фотографические портреты Николая Петровича в разных положениях, сделанные заезжим художником; тут же висела фотография самой Фенечки, совершенно не удавшаяся: какое-то безглазое лицо напряженно улыбалось в темной рамочке, —
больше ничего нельзя было разобрать; а над Фенечкой — Ермолов, [Ермолов Алексей Петрович (1772–1861) — генерал, соратник А. В. Суворова и М. И. Кутузова, герой Отечественной
войны 1812 года.
— Тоже — сумма… Война-то, наверно,
больших денег будет стоить?
— Молчи, мордвин! — кричал Дронов. — А — итало-турецкой
войны — не хотите? Хо-хо-о! Все — на пользу… Итальянцы у нас
больше хлеба купят…
— Не моя, — ответил человек, отдуваясь, и заговорил громко, словами, которые как бы усмехались: — Сотенку ухлопали, если не
больше. Что же это значит, господа, а? Что же эта…
война с народонаселением означает?
Мать его, еще почти молодая женщина, лет сорока с небольшим, была такая же живая и веселая, как он, но с
большим запасом практического смысла. Между ею и сыном была вечная комическая
война на словах.
Наконец, англичане ввели также свою систему податей и налогов. Может быть, некоторые из последних покажутся преждевременными для молодого, только что формирующегося гражданского общества, но они по
большей части оправдываются значительностью издержек, которых требовало и требует содержание и управление колонии и особенно частые и трудные
войны с кафрами.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской
войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как
большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Та жизнь, в которую он вступал, — новые места, товарищи,
война, — помогли этому. И чем
больше он жил, тем
больше забывал и под конец действительно совсем забыл.
Так на
войне, слишком жалея людей, можно привести к тому, что погибнет еще
большее количество людей.
Мировая
война и является такой
большой мировой волной, девятым валом.
Длительная и истребительная мировая
война надорвет силы Европы, а народам Европы трудно будет искать источников новой энергии на
большей глубине и в
большей шири мировых пространств.
Об этом за несколько лет до
войны с
большим подъемом говорил Крэмб в лекциях «Германия и Англия», хотя трудно согласиться с его идеализацией германского империализма.
И мне кажется, что Розанов со слишком
большой легкостью и благополучием переживает весну от
войны, сидя у себя в кабинете.
Есть
большие основания думать, что германский народ, имевший свою великую миссию в мире, в этой
войне истощит свои силы.
Тут я еще
больше наслушался о
войне, чем от Веры Артамоновны. Я очень любил рассказы графа Милорадовича, он говорил с чрезвычайною живостью, с резкой мимикой, с громким смехом, и я не раз засыпал под них на диване за его спиной.
С польской
войны велели в царские дни и на
больших концертах петь народный гимн, составленный корпуса жандармов полковником Львовым.
Вот этот-то профессор, которого надобно было вычесть для того, чтоб осталось девять, стал
больше и
больше делать дерзостей студентам; студенты решились прогнать его из аудитории. Сговорившись, они прислали в наше отделение двух парламентеров, приглашая меня прийти с вспомогательным войском. Я тотчас объявил клич идти
войной на Малова, несколько человек пошли со мной; когда мы пришли в политическую аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
В годы перед катастрофой второй
войны во Франции были интересные течения молодежи, в которых было
больше правды, чем в фанатических движениях других стран.
Я пережил три
войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и
большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено.
А там грянула империалистическая
война. Половина клуба была отдана под госпиталь. Собственно говоря, для клуба остались прихожая, аванзал, «портретная», «кофейная»,
большая гостиная, читальня и столовая. А все комнаты, выходящие на Тверскую, пошли под госпиталь. Были произведены перестройки. Для игры «инфернальная» была заменена
большой гостиной, где метали баккара, на поставленных посредине столах играли в «железку», а в «детской», по-старому, шли игры по маленькой.
Этот неудачный маневр, во — первых, внушил нам
большое презрение, а во — вторых, вселил уверенность, что по каким-то причинам Уляницкий скрывает от матери происшедшее между нами столкновение. А скрывает — значит признает себя виновным. С этой стороны мы почувствовали себя вполне обеспеченными, и у нас началась с Уляницким формальная
война.
Корреспонденция действительно была хлесткая, на тему о водочной
войне и дешевках, причем
больше всего доставалось Галактиону. Прослежен был каждый его шаг, все подсчитано и разобрано. Галактион прочел два раза, пожал плечами и равнодушно проговорил...
Но все эти причины, обусловливающие обыкновенно хроническое вымирание инородцев, не дают объяснения, почему айно исчезают так быстро, почти на наших глазах; ведь в последние 25–30 лет не было ни
войн, ни значительных эпидемий, а между тем в этот промежуток времени племя уменьшилось
больше чем наполовину.
Ширялова же, у которого плутовство переходит всякие границы, он не одобряет
больше потому, что уж тот ни
войны, ни мира не разбирает, — то во время перемирия стрелять начнет, то даже по своим ударит.
Положение управителей на отведенных им заводах
больше всего походило на положение удельных князьков древней Руси: здесь кипела вечная
война из-за выгодных столов, составлялись остроумные комбинации и делались целые походы, вроде того, который теперь устроен был против Раисы Павловны.
Нет — не мое Я, а
больше… весь миллион Я, составляющих армию, нет — еще
больше — все Я, населяющие земной шар, вдруг скажут: „Не хочу!“ И сейчас же
война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих „ряды вздвой!“ и „полуоборот направо!“ — потому что в них не будет надобности.
На другом конце скатерти зашел разговор о предполагаемой
войне с Германией, которую тогда многие считали делом почти решенным. Завязался спор, крикливый, в несколько ртов зараз, бестолковый. Вдруг послышался сердитый, решительный голос Осадчего. Он был почти пьян, но это выражалось у него только тем, что его красивое лицо страшно побледнело, а тяжелый взгляд
больших черных глаз стал еще сумрачнее.
Живу, как статуй бесчувственный, и
больше ничего; а иногда думаю, что вот же, мол, у нас дома в церкви этот самый отец Илья, который все газетной бумажки просит, бывало, на служении молится «о плавающих и путешествующих, страждущих и плененных», а я, бывало, когда это слушаю, все думаю: зачем? разве теперь есть
война, чтобы о пленных молиться?
Недели через три после состояния приказа, вечером, Петр Михайлыч, к
большому удовольствию капитана, читал историю двенадцатого года Данилевского […историю двенадцатого года Данилевского. — Имеется в виду книга русского военного историка А.И.Михайловского-Данилевского (1790—1848) «Описание Отечественной
войны в 1812 году».], а Настенька сидела у окна и задумчиво глядела на поляну, облитую бледным лунным светом. В прихожую пришел Гаврилыч и начал что-то бунчать с сидевшей тут горничной.
Я даже в это лето пробовал несколько раз от скуки сблизиться и беседовать с Любочкой и Катенькой, но всякий раз встречал в них такое отсутствие способности логического мышления и такое незнание самых простых, обыкновенных вещей, как, например, что такое деньги, чему учатся в университете, что такое
война и т. п., и такое равнодушие к объяснению всех этих вещей, что эти попытки только
больше подтверждали мое о них невыгодное мнение.
— Право, не сумею вам ответить, — замялся старик, поднимаясь с кресла. — Должно быть, не любил. Сначала все было некогда: молодость, кутежи, карты,
война… Казалось, конца не будет жизни, юности и здоровью. А потом оглянулся — и вижу, что я уже развалина… Ну, а теперь, Верочка, не держи меня
больше. Я распрощаюсь… Гусар, — обратился он к Бахтинскому, — ночь теплая, пойдемте-ка навстречу нашему экипажу.
Между тем много бедствий обрушилось на нашу родину. Голод и мор опустошали города и селения. Несколько раз хан вторгался в наши пределы, и в один из своих набегов он сжег все посады под Москвою и
большую часть самого города. Шведы нападали на нас с севера; Стефан Баторий, избранный сеймом после Жигимонта, возобновил литовскую
войну и, несмотря на мужество наших войск, одолел нас своим умением и отнял все наши западные владения.
Если и говорят тебе люди, что всё это необходимо для поддержания существующего строя жизни, а что существующий строй с своей нищетой, голодом, тюрьмами, казнями, войсками,
войнами необходим для общества, что если бы этот строй нарушился, то наступят худшие бедствия, то ведь это говорят только те, которым выгоден этот строй жизни, все же те, их в 10 раз
больше, которые страдают от этого строя жизни, все думают и говорят обратное.
Европа содержит теперь под ружьем
больше солдат, чем во время великих наполеоновских
войн.
Основная мысль конгресса та, что необходимо, во-1-х, распространять всеми средствами между всеми людьми убеждения о том, что
война очень невыгодна для людей и что мир есть
большое благо, и, во-2-х, действовать на правительства, внушая им преимущества перед
войнами международного судилища и поэтому выгоды и необходимости разоружения.
Все они уже не такие солдаты, какие были прежде, люди, отказавшиеся от трудовой естественной жизни и посвятившие свою жизнь исключительно разгулу, грабежу и убийству, как какие-нибудь римские легионеры или воины 30-летней
войны, или даже хоть недавние 25-летние солдаты; всё это теперь
большею частью люди, недавно взятые из семей, всё еще полные воспоминаниями о той доброй, естественной и разумной жизни, из которой они взяты.
Те же генералы, и офицеры, и солдаты, и пушки, и крепости, и смотры, и маневры, но
войны нет год, десять, двадцать лет, и кроме того всё менее и менее можно надеяться на военных для усмирения бунтов, и всё яснее и яснее становится, что поэтому генералы, и офицеры, и солдаты суть только члены торжественных процессий — предметы забавы правителей,
большие, слишком дорогостоящие кордебалеты.
Всякая, самая короткая
война с сопровождающими обыкновенно
войну тратами, истреблениями посевов, воровствами, допускаемым развратом, грабежами, убийствами, с придумываемыми оправданиями необходимости и справедливости ее, с возвеличением и восхвалением военных подвигов, любви к знамени, к отечеству и с притворством забот о раненых и т. п., — развращает в один год людей
больше, чем миллионы грабежей, поджогов, убийств, совершаемых в продолжение сотни лет одиночными людьми под влиянием страстей.
Другое отношение — это отношение трагическое, людей, утверждающих, что противоречие стремления и любви к миру людей и необходимости
войны ужасно, но что такова судьба человека. Люди эти
большею частью чуткие, даровитые люди, видят и понимают весь ужас и всю неразумность и жестокость
войны, но по какому-то странному повороту мысли не видят и не ищут никакого выхода из этого положения, а, как бы расчесывая свою рану, любуются отчаянностью положения человечества.
Если римлянин, средневековый, наш русский человек, каким я помню его за 50 лет тому назад, был несомненно убежден в том, что существующее насилие власти необходимо нужно для избавления его от зла, что подати, поборы, крепостное право, тюрьмы, плети, кнуты, каторги, казни, солдатство,
войны так и должны быть, — то ведь теперь редко уже найдешь человека, который бы не только верил, что все совершающиеся насилия избавляют кого-нибудь от какого-нибудь зла, но который не видел бы ясно, что большинство тех насилий, которым он подлежит и в которых отчасти принимает участие, суть сами по себе
большое и бесполезное зло.
Едва ли какая-либо революция может быть бедственнее для
большой массы народа постоянно существующего порядка или скорее беспорядка нашей жизни с своими обычными жертвами неестественной работы, нищеты, пьянства, разврата и со всеми ужасами предстоящей
войны, имеющей поглотить в один год
больше жертв, чем все революции нынешнего столетия.
Нет теперь человека, который бы не видел не только бесполезности, но и нелепости собирания податей с трудового народа для обогащения праздных чиновников или бессмысленности наложения наказаний на развращенных и слабых людей в виде ссылок из одного места в другое или в виде заключения в тюрьмы, где они, живя в обеспечении и праздности, только еще
больше развращаются и ослабевают, или не только уже бесполезности и нелепости, но прямо безумия и жестокости военных приготовлений и
войн, разоряющих и губящих народ и не имеющих никакого объяснения и оправдания, а между тем эти насилия продолжаются и даже поддерживаются теми самыми людьми, которые видят их бесполезность, нелепость, жестокость и страдают от них.
— Хочешь? — продолжала Елена, — покатаемся по Canal Grande. [
Большому каналу (ит.).] Ведь мы, с тех пор как здесь, хорошенько не видели Венеции. А вечером поедем в театр: у меня есть два билета на ложу. Говорят, новую оперу дают. Хочешь, мы нынешний день отдадим друг другу, позабудем о политике, о
войне, обо всем, будем знать только одно: что мы живем, дышим, думаем вместе, что мы соединены навсегда… Хочешь?
— Далее, я поведу
войну с семейными разделами и общинным владением. Циркуляры по этим предметам еще не готовы, но они у меня уж здесь (он ткнул себя указательным пальцем в лоб)! Теперь же я могу сказать тебе только одно: в моей системе это явления еще более вредные, нежели пьянство; а потому я буду преследовать их с
большею энергией, нежели даже та, о которой ты получил понятие из сейчас прочитанного мной документа.
Фрей предсказал
войну, хотя знал об истинном положении дел на Балканском полуострове не
больше других, то есть ровно ничего. Русско-турецкая
война открыла нам и Сербию и Болгарию, о которых мы знали столько же, сколько о китайских делах. Русское общество ухватилось за славян с особенным азартом, потому что нужен же был какой-нибудь интерес. Сразу выплыли какие-то никому не известные деятели, ораторы, радетели и просто жалобные люди, взасос читавшие последние известия о новых турецких зверствах.